Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]

У нас все вышло иначе. Пролетарская революция началась в истощенной войной Германии, потом к ней присоединилась полуразгромленная Франция, и только через полгода под влиянием дурного примера союзников и противников, а также и бездарной политики Николая II нечто подобное случилось и в России. В гораздо более смягченном варианте. Да и то лишь потому, что император Николай был убит в своей ставке заговорщиками. В противном случае он, безусловно, сумел бы подавить возникшие в Петрограде и Москве беспорядки. Его же слабохарактерный братец Михаил, растерянный и напуганный, через месяц отрекся от престола и уехал в Грецию, где правила его двоюродная сестра Ольга.

На выборах в Учредительное собрание победил блок кадетов, правых социалистов-революционеров и социал-демократов-плехановцев.

Радикальные коммунисты получили в V Государственной Думе чуть больше четверти мест. И хотя устроили они в 1920 году очередной революционный переворот, захватили власть и около двух лет ее удерживали, насаждая штыками и пулями «военный коммунизм», авантюра эта по естественным причинам провалилась. С тех пор мы (то есть Российская демократическая республика) продолжали достаточно спокойное и умеренно прогрессивное развитие. Не обошлось, конечно, без внутренних и внешних конфликтов, десятка кровопролитных войн, но ничего подобного ужасной мировой войне у нас больше не случалось.

Самое поразительное (или забавное, как смотреть) заключалось в том, что Новиков в своих рассуждениях был абсолютно прав.

И наш мир — действительно химера. В сравнении с вот этим, здешним. С момента прохождения точки бифуркации у них все совершалось с железной логикой, вызывавшей то же ощущение жесткой детерминированности истории, что у меня раньше — наш вариант.

Да и не могло быть иначе — ведь изнутри все кажется таким логичным, единственно возможным, тезис, что история не имеет сослагательного наклонения, господствует в умах, и только отчаянные одиночки, вроде неизвестного мне капитана Семенова, имеют смелость настаивать, что все обстоит совсем не так, как на самом деле…

Ну вот отчего, например, тот слабый, безвольный царь Николай, что у них привел Россию к катастрофе, в нашем варианте оказался жестким, волевым и решительным реформатором, талантливым полководцем и изощренным политиком? Какие закономерности или чье сверхъестественное вмешательство так изменили личность этого человека?

Ну и так далее. Вопросы, вопросы без ответов…

Невозможно было, читая их книги, даже предположить, будто после 1906 года что-то происходило неправильно, нелогично, и каким образом могла бы наметившаяся тенденция переломиться. То есть вообразить, что в тех условиях император, Дума и руководители партий могли бы вести себя как-то иначе, не возбранялось, но реальных предпосылок к более разумному поведению не просматривалось.

И я понял, почему такой желчный скепсис у Андрея вызывали наивные построения философа истории Фолсома. Точно такие же чувства лично у меня вызвали бы суждения шестнадцатилетнего мальчика из хорошей московской семьи по поводу, скажем, исторической неуместности и случайности пятой паназиатской войны, на которой мне довелось досыта нахлебаться кровавой грязи.

Только вот события их 1921–1922 годов вызывали недоумение. Они как раз в детерминированную схему не укладывались. И я понял, что вот тут в дело и вмешались мои друзья. Но как, каким образом, я пока догадаться не мог.

Если для себя проблему невозможности обратного перемещения во времени в пределах своей исторической линии я решил, то в случае Новикова с его «Братством» она оставалась.

С помощью чего они сумели этот физически невозможный эксперимент проделать, почему несколько человек ухитрились сломать детерминизм истории, какие последствия от такого насилия над естеством можно ожидать — я не представлял.

Ни один из тысяч находящихся в моем распоряжении книжных томов ответа не давал, а мой наставник и чичероне А. И. Шульгин на вопросы только усмехался самым циничным образом.

«Мир совсем не так прост, как мы привыкли думать, — говорил он мне, — он гораздо проще. И вообще, компаньеро, не оставить ли вам на краткий миг умственные упражнения, иссушающие мозг, и не заняться ли чем-нибудь более практическим?»

А еще я смотрел старые кинохроники. Ужасно примитивно снятые, на отвратительной, исцарапанной и выцветшей пленке, со скоростью 16 кадров в секунду, отчего персонажи двигались неестественными скачками, и тут же, из этого же времени, но сделанные совсем в другой технике — нормальной цветной видеозаписи, хоть и не трехмерной, но вполне удобосмотримой.

И сразу я проваливался в невероятное. Не могу передать ощущение, которое испытываешь, почти наяву получив возможность увидеть, как из совершенно определенной точки реальности начинают расходиться, поначалу совсем почти незаметно, как железнодорожные пути после стрелки, а потом все круче и круче, и вот уже…

…Я надеялся, что еще несколько недель позволят мне не только изучить этот загадочный и интересный мир, но и подобраться к разгадкам многих тайн. Однако…

С утра Шульгин пригласил меня к себе, и выглядел он куда более серьезным, чем обычно.

— Ну что, не ослабел ли еще мученик науки?

— Нет, что вы. Только-только вошел во вкус. Может быть, вы все же откроете мне засекреченные файлы и книгохранилища?

— Я бы с удовольствием. Но… Скажи спасибо, что хватило ума не сделать этого раньше. Так ты хоть что-то успел узнать нужное, а то… Одним словом — передышка кончилась. Готов ты седлать коня?

— ?..

— Надо ехать в Россию. Сегодня же. Ситуация перегрелась и уже дымится. Есть шанс попробовать тебя в деле. Согласен?

— Сегодня? — Я был удивлен. Слишком я еще мало знаю и умею, чтобы ввязаться в перипетии чужой тайной войны. Он уловил мое сомнение.

— Конечно, можешь и остаться. Не неволю. Как и обещал. Купайся, гуляй, читай книжки и люби свою даму. Имеешь право…

Говорил он без издевки, спокойным, ровным голосом. Но при такой постановке вопроса…

— Зачем же? Я поеду. Аллу берем?

— Пожалуйста. В Харькове пока не стреляют. Ей будет интересно.

— Когда и на чем отправимся?

— А прямо вот сейчас. Пойди к себе, скажи Алле, пусть соберет самое необходимое. Из личных вещей. С учетом того, что все необходимое в Харькове есть. И возвращайтесь сюда. Дом запирать не нужно…

Было слегка тревожно, как всегда, при резкой перемене жизни, но и интересно в то же время. Увидеть Харьков, Москву, вообще «Большую землю» этой реальности — что может быть увлекательнее?